Существуют несколько способов снизить воздействие нежелательных книг на читающую публику.
Первый - традиционно-радикальный: включить в черные списки, запретить, изъять из библиотек, наконец, прилюдно сжечь на площади. Так делали в фашистской Германии, маоистском Китае, Советском Союзе.
На первый взгляд этот подход представляется наиболее простым и действенным. Нет книги – нет и проблемы. Но дело в том, что уничтожить все вредные книги невозможно. Где-то что-то обязательно останется. Кроме того, всегда находятся люди, которые прячут нелегальные издания и даже распространяют их копии. И хотя хранителей и распространителей сажают в лагеря, но это только подстегивает интерес к запретному плоду: что же такое написано в этих книгах? Почему их запрещают?
Потому и прочитали в свое время «Архипелаг Гулаг» все, кто хотел его прочитать, несмотря на десятки тысяч штатных и сотни тысяч нештатных доносчиков. Потому и привозили из-за кордона книги высланных диссидентов. Я сам научился печатать на пишущей машинке благодаря тому, что мне дали на неделю «Улитку на склоне» Стругацких – повесть не то что бы прямо запрещенную, но непубликуемую. Мне настолько захотелось получить собственный экземпляр, что я взял машинку в прокате и героически, по 10-12 часов в день перепечатывал книгу – сначала одним пальцем, потом двумя, а к концу работы вышел на вполне приличную скорость.
Вот поэтому я уверен, что намного эффективнее – не запрещать вредные книги, а, наоборот, РАЗРЕШАТЬ.
Еще лучше – объявить их «великими», каноническими, идеологически правильными, после чего издать огромными тиражами. Очень важно, чтобы сочинения были многотомными, содержали проходные и случайные вещи, письма, черновики, варианты, в общем, все то, что сами авторы никогда бы не включили в свои издания.
И заключительный штрих: надо заставить изучать эти книги в школах и университетах.
И все, результат предсказуем: один лишь вид этих книг и имена их авторов будут вызывать в лучшем случае скуку, в худшем – отвращение.
Именно так и поступили с Александром Ивановичем Герценом. Если бы в ранней молодости один умный человек не сунул мне в руки «Былое и думы»и не сказал: «Читай!», возможно, я так бы и думал до сих пор, что Герцен – это только революционный демократ, которого разбудили декабристы, после чего он, в свою очередь, ударил в колокол, разбудив всех остальных.
Взять по своей воле книгу «борца за свободу» и «революционного демократа», которого, к счастью, не проходили в школе, – это было все равно, что ради собственного удовольствия перечитать четвертый сон Веры Павловны из романа «Что делать?», который, к великому сожалению, в школе проходили.
Но я все-таки начал читать. А потом, без перерыва, проглотил «Кто виноват», «Скуки ради», «Доктора Крупова»… Девять темно-коричневых томов, купленных в букинистическом магазине за копейки – право, кому нужен Герцен! – по прежнему стоят в моей библиотеке, затертые от частого перечитывания.
Я хорошо помню свое первое впечатление: такие вещи мог написать только Абсолютно Свободный Человек, которых я не встречал в своей жизни – ни тогда, ни потом.
И удивление – он нисколько не устарел. Это я могу подтвердить и сегодня: цитатой из Герцена можно начинать любую статью, будь это репортаж с войны, или эссе о современном состоянии гражданского общества в России.
И непонимание – и его называли «революционером»? Да как же ЭТО не запретили? Ведь людей брали за меньшее, чем за выражения вроде «серная шайка марксидов» (сторонников Маркса).
Великолепный ум, блестящий стилист, классический пример трудоголика. И, что мне когда-то очень понравилось – богатый человек, что, согласитесь, нетипично для революционера. Герцену даже удавалось получать доходы от антиправительственных «Колокола» и «Полярной звезды», которые он печатал в собственной типографии.
Кстати, когда Николай Первый приказал конфисковать российские имения дерзкого эмигранта, Герцен обратился за помощью к своему хорошему знакомому – банкиру Ротшильду. И хороший знакомый Ротшильд помог – поставив предоставление займа русскому правительству в зависимость от снятия запрета на продажу Герценом своего имущества и вывоза денег за границу.
Но если серьезно, то я, конечно, далек от мысли, что советские цензоры и издатели были настолько хитроумны, чтобы «запретить, разрешая» книги человека, который был врагом не только царского правительства, но и его прямого наследника – советского режима. Они просто-напросто не читали Герцена, а печатали его только потому, что еще более канонизированный Ленин как-то назвал Герцена предшественником народовольцев и социал-демократов.
В советское время я не читал диссидентов. Как-то не получилось. Их мне заменили легальный англичанин Джеймс Стюарт Милль, «революционный разночинец и материалист» Добролюбов, «передовой борец за демократию» Дмитрий Писарев. Они сказали о советской власти все, что можно о ней сказать, за сто лет до появления первых диссидентов. И сказали о многом другом, о чем спорят сегодня и будут спорить завтра.
Однако дело было сделано. Вне школьной программы разрешенные и одновременно крамольные сочинения Герцена, Добролюбова, Писарева, Белинского, Горького в советское время читали единицы.
Впрочем, их не читают и сейчас, когда нет цензуры и книги почти не запрещают.
Да и зачем их запрещать? Тиражи так называемых «умных книг» стали настолько мизерными, что ни о каком благотворном или, напротив, пагубном воздействии литературных произведений можно больше не говорить.
Тиражи малы, потому что мал спрос. У многих ли из нас после утомительного рабочего дня появится желание взять с полки увесистый том, заранее зная, что там не будет увлекательного сюжета? А будут мысли, которые надо обдумывать. То есть – опять работать. Да, Толстой, Монтень, Гессе в сотни, тысячи раз содержательнее, чем любой блокбастер, сериал, детективный роман. Но даже книжный человек в большинстве случаев сегодня предпочтет блокбастер, сериал, детектив.
Но главное, зачем нам книги, этот устаревший дискуссионный формат, если сейчас есть интернет. Чего проще зайти в сеть и совершенно бесплатно прочитать там любые взгляды и мнения, от фашистских до либеральных? И не только прочитать, но немедленно высказать собственную точку зрения, пусть она трижды антиправительственная.
И каждый день сотни миллионов ничего не боящихся людей смело пишут все, что они хотят написать, выступают против всего, против чего решили выступить. И выругав власть, чиновников, начальство, оппонентов, другие страны и народы, они выключают компьютер и идут... нет, конечно, не на баррикады или демонстрации. Они идут спать – уставшие, но довольные собой.
Хорошая штука – интернет.
Несколько цитат из А. Герцена
О России
У нас скорее готовы простить воровство и взятки, убийства и разбой, чем наглость человеческого достоинства и дерзость независимой речи.
О революции
… Неужели вы думаете, что Меттерних и Гизо не видели несправедливости общественного порядка? – но они видели, что эти несправедливости так глубоко вплетены во весь организм, что стоит коснуться до них – и все здание рухнется; понявши это, они стали стражами существующего порядка.
О музеях
Галереи вообще очень утомительны… каждая статуя имеет свое назначение, свою обстановку и вовсе не нуждается в целом батальоне других статуй, всякая картина действует сильнее, когда она на своем месте, когда она одна. …
В галерее человек через час чувствует, что он не в состоянии понимать. Я уверен, что много превосходных произведений утоплены, затеряны во много множестве других картин, где еще к тому они задавлены двумя-тремя шедеврами.
… Настоящий русский человек, он всякий месяц делал новую программу занятий, придумывал проекты и брался за новую работу, не кончив старой. Работал он запоем и запоем ничего не делал…
Рабство – первый шаг к цивилизации. Для развития надобно, чтобы одним было гораздо лучше, а другим гораздо хуже; тогда те, которым лучше, могут идти вперед за счет остальных.
Пока нет никакого столкновения, борьбы, пока не требуется ни усилия, ни жертвы, - все может идти превосходно – целые годы, целая жизнь – но не попадайся ничего на дороге – иначе быть беде – преступлению или стыду.
…В среднем разрезе у людей не много ума и не много желаний. Нравственная основа поведения состоит преимущественно в том, чтоб жить, как другие: «Горе мужчине, а особливо женщине, которые вздумают делать то, чего никто не делает; но горе и тем, которые не делают того, что делают все».
Посмотрите на Голландию: где ее великие государственные люди, где ее великие живописцы, где тонкие богословы, где смелые мореплаватели? Да на что их? Разве она несчастна оттого, что не мятется, не бушует, оттого что их нет? Она вам покажет свои смеющиеся деревни на обсушенных болотах, свои выстиранные города, свои выглаженные сады, свой комфорт, свою свободу…
… Случайно, не выбирая, возьмите любую газету, взгляните на любую семью. Из вздора люди страдают с самоотвержением, из вздора идут на смерть, из вздора убивают других. В вечной заботе, суете, нужде, тревоге, в поте лица, в труде без отдыха и конца человек даже и не наслаждается. Если ему досуг от работы, то он торопится свить семейные сети, вьет их совершенно случайно, сам попадает в них, стягивает других и, если не должен спасаться от голодной смерти каторжной, нескончаемой работой, то начинает ожесточенное преследование жены, детей родных или сам преследуется ими.
Первый - традиционно-радикальный: включить в черные списки, запретить, изъять из библиотек, наконец, прилюдно сжечь на площади. Так делали в фашистской Германии, маоистском Китае, Советском Союзе.
На первый взгляд этот подход представляется наиболее простым и действенным. Нет книги – нет и проблемы. Но дело в том, что уничтожить все вредные книги невозможно. Где-то что-то обязательно останется. Кроме того, всегда находятся люди, которые прячут нелегальные издания и даже распространяют их копии. И хотя хранителей и распространителей сажают в лагеря, но это только подстегивает интерес к запретному плоду: что же такое написано в этих книгах? Почему их запрещают?
Потому и прочитали в свое время «Архипелаг Гулаг» все, кто хотел его прочитать, несмотря на десятки тысяч штатных и сотни тысяч нештатных доносчиков. Потому и привозили из-за кордона книги высланных диссидентов. Я сам научился печатать на пишущей машинке благодаря тому, что мне дали на неделю «Улитку на склоне» Стругацких – повесть не то что бы прямо запрещенную, но непубликуемую. Мне настолько захотелось получить собственный экземпляр, что я взял машинку в прокате и героически, по 10-12 часов в день перепечатывал книгу – сначала одним пальцем, потом двумя, а к концу работы вышел на вполне приличную скорость.
Вот поэтому я уверен, что намного эффективнее – не запрещать вредные книги, а, наоборот, РАЗРЕШАТЬ.
Еще лучше – объявить их «великими», каноническими, идеологически правильными, после чего издать огромными тиражами. Очень важно, чтобы сочинения были многотомными, содержали проходные и случайные вещи, письма, черновики, варианты, в общем, все то, что сами авторы никогда бы не включили в свои издания.
И заключительный штрих: надо заставить изучать эти книги в школах и университетах.
И все, результат предсказуем: один лишь вид этих книг и имена их авторов будут вызывать в лучшем случае скуку, в худшем – отвращение.
Именно так и поступили с Александром Ивановичем Герценом. Если бы в ранней молодости один умный человек не сунул мне в руки «Былое и думы»и не сказал: «Читай!», возможно, я так бы и думал до сих пор, что Герцен – это только революционный демократ, которого разбудили декабристы, после чего он, в свою очередь, ударил в колокол, разбудив всех остальных.
Взять по своей воле книгу «борца за свободу» и «революционного демократа», которого, к счастью, не проходили в школе, – это было все равно, что ради собственного удовольствия перечитать четвертый сон Веры Павловны из романа «Что делать?», который, к великому сожалению, в школе проходили.
Но я все-таки начал читать. А потом, без перерыва, проглотил «Кто виноват», «Скуки ради», «Доктора Крупова»… Девять темно-коричневых томов, купленных в букинистическом магазине за копейки – право, кому нужен Герцен! – по прежнему стоят в моей библиотеке, затертые от частого перечитывания.
Я хорошо помню свое первое впечатление: такие вещи мог написать только Абсолютно Свободный Человек, которых я не встречал в своей жизни – ни тогда, ни потом.
И удивление – он нисколько не устарел. Это я могу подтвердить и сегодня: цитатой из Герцена можно начинать любую статью, будь это репортаж с войны, или эссе о современном состоянии гражданского общества в России.
И непонимание – и его называли «революционером»? Да как же ЭТО не запретили? Ведь людей брали за меньшее, чем за выражения вроде «серная шайка марксидов» (сторонников Маркса).
Великолепный ум, блестящий стилист, классический пример трудоголика. И, что мне когда-то очень понравилось – богатый человек, что, согласитесь, нетипично для революционера. Герцену даже удавалось получать доходы от антиправительственных «Колокола» и «Полярной звезды», которые он печатал в собственной типографии.
Кстати, когда Николай Первый приказал конфисковать российские имения дерзкого эмигранта, Герцен обратился за помощью к своему хорошему знакомому – банкиру Ротшильду. И хороший знакомый Ротшильд помог – поставив предоставление займа русскому правительству в зависимость от снятия запрета на продажу Герценом своего имущества и вывоза денег за границу.
Но если серьезно, то я, конечно, далек от мысли, что советские цензоры и издатели были настолько хитроумны, чтобы «запретить, разрешая» книги человека, который был врагом не только царского правительства, но и его прямого наследника – советского режима. Они просто-напросто не читали Герцена, а печатали его только потому, что еще более канонизированный Ленин как-то назвал Герцена предшественником народовольцев и социал-демократов.
В советское время я не читал диссидентов. Как-то не получилось. Их мне заменили легальный англичанин Джеймс Стюарт Милль, «революционный разночинец и материалист» Добролюбов, «передовой борец за демократию» Дмитрий Писарев. Они сказали о советской власти все, что можно о ней сказать, за сто лет до появления первых диссидентов. И сказали о многом другом, о чем спорят сегодня и будут спорить завтра.
Однако дело было сделано. Вне школьной программы разрешенные и одновременно крамольные сочинения Герцена, Добролюбова, Писарева, Белинского, Горького в советское время читали единицы.
Впрочем, их не читают и сейчас, когда нет цензуры и книги почти не запрещают.
Да и зачем их запрещать? Тиражи так называемых «умных книг» стали настолько мизерными, что ни о каком благотворном или, напротив, пагубном воздействии литературных произведений можно больше не говорить.
Тиражи малы, потому что мал спрос. У многих ли из нас после утомительного рабочего дня появится желание взять с полки увесистый том, заранее зная, что там не будет увлекательного сюжета? А будут мысли, которые надо обдумывать. То есть – опять работать. Да, Толстой, Монтень, Гессе в сотни, тысячи раз содержательнее, чем любой блокбастер, сериал, детективный роман. Но даже книжный человек в большинстве случаев сегодня предпочтет блокбастер, сериал, детектив.
Но главное, зачем нам книги, этот устаревший дискуссионный формат, если сейчас есть интернет. Чего проще зайти в сеть и совершенно бесплатно прочитать там любые взгляды и мнения, от фашистских до либеральных? И не только прочитать, но немедленно высказать собственную точку зрения, пусть она трижды антиправительственная.
И каждый день сотни миллионов ничего не боящихся людей смело пишут все, что они хотят написать, выступают против всего, против чего решили выступить. И выругав власть, чиновников, начальство, оппонентов, другие страны и народы, они выключают компьютер и идут... нет, конечно, не на баррикады или демонстрации. Они идут спать – уставшие, но довольные собой.
Хорошая штука – интернет.
Несколько цитат из А. Герцена
О России
У нас скорее готовы простить воровство и взятки, убийства и разбой, чем наглость человеческого достоинства и дерзость независимой речи.
О революции
… Неужели вы думаете, что Меттерних и Гизо не видели несправедливости общественного порядка? – но они видели, что эти несправедливости так глубоко вплетены во весь организм, что стоит коснуться до них – и все здание рухнется; понявши это, они стали стражами существующего порядка.
О музеях
Галереи вообще очень утомительны… каждая статуя имеет свое назначение, свою обстановку и вовсе не нуждается в целом батальоне других статуй, всякая картина действует сильнее, когда она на своем месте, когда она одна. …
В галерее человек через час чувствует, что он не в состоянии понимать. Я уверен, что много превосходных произведений утоплены, затеряны во много множестве других картин, где еще к тому они задавлены двумя-тремя шедеврами.
… Настоящий русский человек, он всякий месяц делал новую программу занятий, придумывал проекты и брался за новую работу, не кончив старой. Работал он запоем и запоем ничего не делал…
Рабство – первый шаг к цивилизации. Для развития надобно, чтобы одним было гораздо лучше, а другим гораздо хуже; тогда те, которым лучше, могут идти вперед за счет остальных.
Пока нет никакого столкновения, борьбы, пока не требуется ни усилия, ни жертвы, - все может идти превосходно – целые годы, целая жизнь – но не попадайся ничего на дороге – иначе быть беде – преступлению или стыду.
…В среднем разрезе у людей не много ума и не много желаний. Нравственная основа поведения состоит преимущественно в том, чтоб жить, как другие: «Горе мужчине, а особливо женщине, которые вздумают делать то, чего никто не делает; но горе и тем, которые не делают того, что делают все».
Посмотрите на Голландию: где ее великие государственные люди, где ее великие живописцы, где тонкие богословы, где смелые мореплаватели? Да на что их? Разве она несчастна оттого, что не мятется, не бушует, оттого что их нет? Она вам покажет свои смеющиеся деревни на обсушенных болотах, свои выстиранные города, свои выглаженные сады, свой комфорт, свою свободу…
… Случайно, не выбирая, возьмите любую газету, взгляните на любую семью. Из вздора люди страдают с самоотвержением, из вздора идут на смерть, из вздора убивают других. В вечной заботе, суете, нужде, тревоге, в поте лица, в труде без отдыха и конца человек даже и не наслаждается. Если ему досуг от работы, то он торопится свить семейные сети, вьет их совершенно случайно, сам попадает в них, стягивает других и, если не должен спасаться от голодной смерти каторжной, нескончаемой работой, то начинает ожесточенное преследование жены, детей родных или сам преследуется ими.
Комментариев нет:
Отправить комментарий